Полужизни - Страница 132

132

Когда вызвали к начальству, Чарли с Саймоном не сомневались: грядет выволочка. Пруст не уволит и не отстранит от службы тех, кого газеты превозносят как героев, однако за свои грехи и раздутый эгоизм придется расплачиваться еще долго.

По пути в кабинет шефа оба отрепетировали прощальные речи. Но когда Пруст как ни в чем не бывало заговорил о делах, не только Саймон с Чарли, но и Сэм Комботекра онемел от удивления.

– Саймон, у Лена был мотив убить Мэри Трелиз, – проговорил Комботекра. – Она целый год подвергала Эйдена сексуальному насилию.

– Каков ублюдок: убил женщину за то, чем сам годами занимался! – воскликнул Пруст.

– Смит воспринимал это иначе, – покачал головой Комботекра. – Эйден принадлежал ему. Никто другой не смел к нему прикоснуться. Мэри Трелиз тоже принадлежала ему и посмела его разозлить. Я отлично понимаю, почему он мог ее задушить.

– Мог, но не задушил, – напомнил Саймон.

– Каждую ночь Трелиз дожидалась, когда Смит уснет, – продолжал Комботекра, точно не услышав последнюю фразу, – и лезла к Эйдену. Смит считает, что воздал ей по заслугам, и гордится содеянным. «Я убил бы любого, кто тронет моих детей!» – заявил он мне. С тех пор как посадили, он каждому встречному то же самое повторяет.

– Такие «поборники нравственности» плевать хотят на своих детей! – убежденно произнесла Чарли. – Воспитывать не желают и не могут, только об убийстве трепаться горазды!

– Если Смит хотел и хочет плевать на Эйдена Сида, с какой радости ему тянуть за него срок? – спросил Пруст.

– Смиту было не наплевать, – покачал головой Саймон. – Многие тираны-насильники любят своих детей.

– А по-моему, тут элементарный стыд! – возразила Чарли. – Брат и сестра Эйдена хором твердят, что после смерти их матери Смит распоясался окончательно. Обычный хулиган, агрессор с неуравновешенной психикой. Жена умерла, срываться стало не на ком, и он «переселил» в свою спальню Эйдена. В свою спальню и в свою постель... Однажды ночью в той постели была задушена Мэри Трелиз. Как бы Смит объяснил полиции, что юный пасынок делил постель с ним и его подружкой? Такому, как он, проще за несовершенное убийство сесть! – Чарли с отвращением скривилась. – Когда умерла Полин Сид, Эйдену едва исполнилось двенадцать. Представьте, каково двенадцатилетнему мальчишке спать с отчимом? Смит же побоями угрожал...

– Брат с сестрой подозревают, что Смит начал насиловать Эйдена сразу после смерти их матери, – добавил Саймон. – Остановить отчима они не пытались, во-первых, потому, что ни в чем не были уверены, во-вторых, оба его панически боялись. К счастью, в силу возраста терпеть им оставалось лишь несколько лет, потом они могли уйти из дома.

– Эйдену повезло меньше, – с горечью сказала Чарли. – А брат с сестрой – сволочи, сбежали при первой же возможности, бросив братишку на произвол судьбы! Конечно же, Смит насиловал Эйдена, но даже если нет, они знали, как живется брату. Зачастую Смит держал его взаперти – одному-то скучно! Приводить домой друзей Эйдену запрещалось категорически, а вскоре и друзей не осталось. С каждым годом Эйден все больше замыкался в себе, а кому интересны угрюмые молчуны?

– Вряд ли Эйден рвался приводить друзей. Кто на месте двенадцатилетнего паренька захотел бы показывать приятелям «общую» спальню? «На этой кровати сплю я и мой отчим...» – ужас, да и только! – О нежелании водить домой приятелей Саймон знал не понаслышке. Сам он до смерти стеснялся бесконечных ликов Девы Марии и чересчур консервативных родителей.

– Так или иначе, Эйден Сид очень дорог Смиту, – вмешался Комботекра. – За двадцать шесть лет Сид ни разу его не навестил, но Смит лелеет надежду, что однажды это случится. Во время нашей с ним беседы он не раз просил передать это Эйдену, а о других приемных детях словно забыл. Если согласиться с версией Чарли и Саймона, получается, таким образом Смит пытается заверить пасынка, что и дальше намерен лгать в его спасение. Спасает-то он себя, но, надеясь на примирение, хочет убедить Эйдена в обратном.

– Сержант, неужели вам так легко заморочить голову?! – рявкнул Пруст. – До появления Уотерхауса и сержанта Зэйлер вы пели совсем другую песню! «Передайте Эйдену, я никому не позволил бы его обидеть. Никогда не позволял и впредь не позволю». Мы же с вами решили, что речь об убийстве Мэри Трелиз!

– А если истолковать его слова буквально? – предложил Саймон. – Из фразы «Никогда не позволял» еще можно понять, что Смит задушил Трелиз, но как насчет «впредь не позволю»? Сейчас Смит в жизни Эйдена не участвует, как же он «не позволит обидеть»? Разве он остановил пулю Марты Вайерс? Упоминая будущее, Смит заверяет пасынка, что и дальше готов его выгораживать.

– Учтите, Уотерхаус, речь идет о не обремененном интеллектом алкоголике. Вряд ли его заботит точность собственных высказываний.

– Смит не прикасался к спиртному более двадцати лет, сэр, – напомнил Комботекра, и Снеговик еще громче застучал кружкой о стол.

– Сэр, я с вами не согласен, – храбро заявил Саймон. – По-моему, Смит очень точно выразил свою мысль. Он сообщает пасынку, что тайну не выдаст, хотя непосвященные видят в его словах лишь признание в убийстве Трелиз – такой вывод вы и сделали. Нельзя утверждать, что житель муниципального района не способен выдать фразу «с двойным дном».

– Но ведь Смиту известно, что Сид добровольно признался и больше не желает скрывать правду. Разве это не повод призадуматься? – спросил Комботекра. – Я слышал, как он говорит о Сиде, единственный из присутствующих здесь слышал. – Комботекра смущенно оглядел коллег. – То есть лично, из первых рук. Эйден для него – свет в окошке. Ясно, Сид не желает иметь с отчимом ничего общего, но Смит живет надеждой на примирение. Саймон прав, Смит отнюдь не глуп и понимает: после стольких лет Эйден признался, потому что захотел. Так зачем хранить ставшую ненужной тайну?

132